Случайный ни к чему не обязывающий секс - Александр Кормашов

Случайный ни к чему не обязывающий секс

Александр Кормашов

© Александр Кормашов, 2016

© Александр Кормашов, дизайн обложки, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

В последний момент она вспомнила, что забыла утренний крем. Уже полностью одетая, в сапогах, пальто и со шляпкой на голове, она снова бросилась в ванную и принялась выкидывать из шкафчика то, что не успело вывалиться при взрыве: в соседнем подъезде взорвался газ. Беспорядок в ванной увеличился ненамного.

– Вадим! Вадик! Яша! Ты не видел мой утренний крем? – кричала она в прихожую, где её Вадик, Вадяша, Яша терпеливо стоял в дверях и всем своим видом показывал двум милиционерам, что история может затянуться. По лестнице поднимались (лифт уже отключили) пожарник в брезентовой робе и толстая женщина из ДЭЗа, в распахнутом пальто и расстегнутой на груди кофте. От пожарника пахло дымом, от женщины валил пар, но у тетки еще доставало сил, чтобы сразу начать орать.

Внутри себя кричала и она тоже, но она хотя бы понимала, что это психоз. Понимала, а все равно продолжая метаться квартире и перепрыгивать через валяющиеся на полу вещи. Она отчетливо сходила с ума, но все же здравой частью сознания успевала удостовериться, что окна закрыты, газ отключен, вода отключена тоже, а паспорт и документы у Яши в дорожной сумке. Там же вместе с ноутбуком должны были уместиться туфли, потом ещё одни туфли, зубная паста, щетка и еще две кучи вещей, которые невозможно было затолкать, однако же затолкались.

– Ива! Вета! Иветта! – В который раз доносилось из прихожей. На первом слове в голосе Яши звучало дружелюбное порицание. Как друг он имел священное право называть её просто Ивой. На втором слове уровень категоричности падал. Ветой её называла мама. А третьим словом Яша словно объяснял посторонним, что её так зовут по паспорту, чем окончательно впускал незнакомых людей в их личную жизнь. В другое время она наверняка бы решила обидеться. Не сейчас.

Оглянувшись в последний раз, она вылетела из квартиры и чуть не упала, запнувшись на сумку. Перед ней расступились, а потом смотрели уже с любопытством. Всё потому что никакая женщина в шляпке, как и любая другая женщина, достойная носить шляпку, никогда не откажет себе в удовольствие развернуться и пнуть эту проклятую сумку. Чтоб знала. И чтоб знали все.

Не дожидаясь, когда Яша разберется с ключами-замками, а властные лица опечатают дверь, она застучала каблучками по лестнице.

Перед подъездом уже было голо, милицейское оцепление отодвинуло людей за детскую площадку и теснило все дальше. Возле соседнего подъезда по-прежнему стояла пожарная машина с выдвижной лестницей. На самом её верху, в хлипкой люльке, продолжали что-то делать пожарники. Панель стены на шестом этаже взрывом выдавило наружу, и она угрожающе провисла с одного бока, словно в доме открылась большая форточка, и теперь все, кому не лень, норовят туда заглянуть.

За этот день она уже устала расспрашивать, надолго ли всех выгоняют, и раздавать визитные карточки незнакомым соседям, которые увлеченно, наперебой, составляли списки пострадавших. Её квартира тоже значительно пострадала. Трещины пробежали по окнам, на кухне сорвался шкафчик и грохнулся на посудомоечную машину, а в комнате сына под тяжестью выпавших рустов провис и готов был порваться натяжной потолок. Про гостиную не хотелось и думать. Тот хаос ремонта, который ей пришлось пережить при въезде в квартиру, слишком быстро сменился её собственным беспорядком, с которым никак ещё не смогла справиться с тех пор, как переехала от мамы. С организованностью с неё всегда было плохо. На работе как-то получалось: ответственность, контроль, управление, выстраивание отношений, походы по бутикам, бассейн, фитнес, новые друзья, старые подруги – все это требовало напряженного, почти судорожного внимания, а вот дома… Дома, пока с ней жил сын, это он умудрялся все помнить или, по крайней мере, находить ключи от машины, очки, визитницу, ежедневник, сережки, а также приносить тапки. Он шмыгал по квартире с такой пугающей скоростью, что, казалось, от этой скорости размывался. Сейчас Миша – крепкий пятнадцатилетний мужичок. Он решил, нет, они вместе с папой решили, что теперь им лучше пожить в Китае, чтобы папа показал сыну жизнь и вообще, почем действительно фунт китайского изюма.

– Вечером приедешь ко мне? – полуспросил-полупредложил Яша, когда они сели в его длинную и сопящую от важности машину. – Мама будет рада.

– Спасибо. Передай привет твоей маме, но я поеду к своей.

– Ты сказала, она уехала.

– Я вчера ещё собиралась. Надо полить цветы.

– Куда уехала твоя мама? Опять в Италию?

– Конечно. Опять в Италию. Я бы сто раз в задохнулась автобусе, а ей становится только лучше. Звонила, что когда они ехали по горному серпантину, у неё сразу нормализовалось давление.

– Ты ей еще не сказала? Про квартиру? Про газ, я имею в виду.

– Посмотри на меня.

– Посмотрел и нашел любимой-единственной.

– Спасибо, Яша. Ты один мне в часы тягостных раздумий.

– Да, ладно. Надежда и опора в вашим услугам. Куда тебя, на работу?

– Ну да.

– А то, может, сядем где-нибудь посидим? Выпьешь, немного успокоишься.

– Отвези меня на работу. Все равно машину надо забрать. Когда они позвонили, что, я выскочила такой чумной, что не могла вспомнить, где оставила машину.

– У вас большая стоянка.

– Бегала-бегала, и никак не могла найти. Спасибо, мальчик из технического отдела, он тольно что приехал, отвез.

– Это который Лавруся?

– Который Гриша, если тебе интересно. А то был Лаврик. Можешь успокоиться, он уволился и вообще вышел из учредителей. Не надо выдумать, чего нет.

– А что я выдумаю? Ну, Лаврик так Лаврик. Ты его тоже мальчиком называла.

– И что? Лаврусей его все называли.

– Он звонит?

– Не звонит. Нет, Яша, он не звонит. Мы держим связь через шпионский контейнер в мусорном баке. Я одеваюсь бомжихой и собираю банки из-под пива. На которой написано «бомба», там лежит инструкция о нашем следующем контакте. Видишь, я раскололась.

– Значит, звонит.

– Яша. Нельзя ты таким. Ты хочешь, чтобы я тебе соврала? Да, звонит. Но не в дверь.

– А дверь он вышибает ногой?

– Яша. Лаврик не станет вышибать дверь ногой. У меня сейчас вообще нет двери. Ничего нет. У меня вообще нет дома. Яша, ау! Мой дом взорвали! Ты слышишь?

– Туда ему и дорога.

– Спасибо.

– Угу.

– Какой же ты все же бесчеловечный.

– Естественно. Ты позвонила, я тут же бесчеловечно приехал.

– Спасибо.

– Спасибо хоть за спасибо. Хотя в наши дни спасибо…

– Ну, да. Ну, как же без этого? В наши дни-то. Чего замолчал? Продолжай! За спасибо, конечно, ты из своего МИДа не вылезешь. А как честный таксист денег с девушки не возьмешь. Хорошо. В следующий раз я расплачусь золотом. Если ты еще помнишь, что молчание золото.

– Ива!

– Я уже замолчала.

Он остановился поближе к шлагбауму и донес сумку до её машины. Маленькая красненькая «японка» с удивленными фарами на этот раз нашлась сразу. Он подождал, пока она разгребет-раскидает в багажнике слежавшиеся, как прошлогодние листья, журналы, смятые подарочные пакеты, сплющенные туфли и прочий мусор, а потом предложит ему аккуратно поставить сумку внутрь. Захлопнув багажник, она подставила ему щеку. Выглянувшее апрельское солнце напрасно ласкало кожу целых две секунды.

– Ну ладно, спасибо, – примирительно сказала она, одернув на нем пальто и поправив почти безупречный галстук. «Почти» теперь стало в другую сторону. Галстук опять был самый её нелюбимый, цвета мокрой Кремлевской стены. Нет, разумеется, если бы он предполагал, что сегодня с ней встретится, он бы такой не надел. Ничего. Пусть видит, что я вижу. Лишний раз подумает.

Напоследок она поцеловала его сама.

– Ладно. Приезжай к моей маме ты. Будем поливать цветы вместе. Но учти, я буду измученной, как собака. – И видя, что он по-прежнему злится, добавила: – Ну, посмотрим, посмотрим. Может, и не как. Я побежала.

Устало добравшись от лифта до дверей своей редакции, она приложила сумку к читающему к читающему устройству (в одном из кармашков которого была захоронена доступа), и только тут вспомнила, что ключи от маминой квартиры, разумеется, оставила дома.

Милый друг, я сегодня ночую в машине…

2

Вечером она снова сидела в своей машине, и невесть откуда прибившаяся мелодия донимала её своей грустью. Ей уже начинало вериться, что эта фраза жила в её в голове всегда, по крайней мере, с утра и была одной из тех навязчивых строчек, что, услышанные по радио, западают в тебя на весь день. Она бы не поклялась, что еще до взрыва газа в её голове ничего подобного не звучало.